Вначале была Мексика. Деймон помнит про этот богом забытый рай только то, что в нем слишком жарко, грязно и кровь там такая же мерзкая на вкус, как и дрянной виски в любом из баров. Пить можно было только текилу. Много текилы в самый разгар праздника Дня мертвых. Забавно было оказаться единственным мертвым среди подражающих, пить кровь прохожих, так удачно раскрашенных бутафорской. Все же, ему понравилась Мексика. Только не хватало одной вечно сидящей на диете задницы, так неудачно соскочившей с бельчатины на двуногих. Сейчас, когда они в очередной раз поссорились, это было очень некстати.
Покупая билет на самолет, Деймон еще не знал, что поиски брата превратятся в вереницу авиаперелетов и долгих миль за рулем. Зачем на этот раз он решил прибрать за младшим – сложно ответить наверняка. Все перестало быть, как прежде. Ни тебе оторванных голов посреди чужой милой гостиной, ни кровавого следа, ведущего до самого Лондона. Стефан, на самом деле, умел исчезать так, чтобы Деймону пришлось постараться. Своего рода игра. Не на выживание, конечно, скорее, на интерес. Как в детстве, когда они спорили на монетку, стащенную из отцовского кармана – кто первым залезет на дерево, слишком ветхое, чтобы выдержать двоих, и только один удержится на самой верхушке; или, когда впервые увидели Кэтрин Пирс – кто сможет завоевать ее сердце, подчинив ее чувства себе?.. Неудачное сравнение. Деймон кривится, как от зубной боли. Чувств у бездушных тварей не бывает, да и он вскоре уподобился ей, научившись с годами отключать свою человечность, свои эмоции и те самые чувства. Щелчок пальцев, и как по волшебству – ничего не болит, не грызет изнутри голодным монстром, не лезет наружу необдуманными поступками. Все просто, предельно ясно и совершенно ровно. Когда ему нужно, чтобы в жизни все перевернулось с ног на голову, он покупает билет или садится за руль арендованной машины и едет, как охотник по следу того, кто всегда будет тянуть к себе невидимой нитью. Даже, если порой ему хочется самолично убить Стефана, он должен знать, где на этот раз мелкий засранец устроил праздник души и пир для желудка.
Лондон, Париж, Монако и снова старые добрые Соединенные Штаты Америки: Техас, Флорида, Нью-Йорк…
Аляска. Почти восемь тысяч километров в пути, один частный самолет, проделавший мертвую петлю не то от резкого порыва ветра, не то от крепкой русской водки, к которой всякий раз прикладывался пилот их крылатой капсулы смерти.
Деймон не успевает сойти на хорошо промерзшую землю, но твердую, черт возьми, устойчивую, землю, как он отчетливо понимает – здесь не то, что Стефана, тут и цивилизацию сложно обнаружить. Но для того, чтобы залечь на дно, и впрямь место подходящее. Вокруг только лес, дикие звери и таблички повсюду, предупреждающие о том, что нужно делать, отправляясь в поход: «Взять достаточно припасов, теплые вещи, средство связи и обязательно сообщить кому-то свое месторасположение». Больше всего вампира порадовало, что у людей напрочь отсутствует чувство самосохранения. Правда, в такую погоду лететь отказались почти все более или менее адекватные перевозчики, но если учесть, что почти у каждого жителя Аляски был свой альтернативный транспорт – проблема решалась лишь количеством шуршащих купюр.
Пилот говорит что-то про расписание и где можно узнать о следующем вылете, называет адрес и даже предлагает проложить ледяную трассу. Сальваторе кивает, оглядывается и еще раз уточняет, где в этом милом городишке есть бар, отель или место, где можно отлично провести время.
– Вы точно не хотите, чтобы я вас подождал? – пилот недоумевает, как можно путешествовать налегке, да еще по Аляске.
– Нет, – коротко, давая понять, что разговор окончен.
Мужчина пожимает плечами, окидывая напоследок незнакомца, назвавшегося… И тут он понимает, что не помнит ни его имени, ни как вообще согласился на полет в преддверии непогоды. Он закручивает флягу, с опаской поглядывая через плечо. Если в этом округе он еще раз засветится в таком состоянии, у него отберут не только лицензию. И чем он только думал, вылетая сюда?..
Деймон приподнимает ворот куртки повыше, уверено шагая по разбитой дороге, посыпанной гравием.
– Если я не найду твою задницу здесь, клянусь Богом, Стэф, я сам снесу пару голов вместе с твоей, – проговаривает сквозь зубы, цепляясь взглядом за вывеску, на которой ярким неоном выделяются слова: «Домашняя кухня и ночлег».
Деймон непроизвольно тянет ухмылку. Он помнит подобный трактир, но много лет тому назад, и там не было ни неоновой вывески, ни такого прозрачного, почти стеклянного воздуха, который вдыхаешь, будто с крошкой из битых бутылок. Это была вшивая дыра, Куба до того, как она законсервировалась во времени, обрастая раритетными машинами, национальной кухней в рамках производимых продуктов и ромом. Его они пили с младшим, разбавляя сладкой, чуть более густой, чем у европейцев, кровью шикарных кубинок. За более чем сто лет это было одно из самых теплых, самых ярких воспоминаний после их смерти, после того, когда в первый раз разошлись их дороги, разрывая, казалось, все связи друг с другом. Когда любое напоминание отдавалось злостью, вспышкой минутной ярости до полного безразличия.
А если признаться, Деймон был не прочь пролететь столько миль, встряхнуться и просто вспомнить, зачем он это делает на протяжении стольких лет.
«Блестящая, отполированная пальцами монета, которая всегда ложилась «орлом» в ладони Деймона – падает. Звонко катится по полу, упираясь в ботинок убийцы. Его собственного отца. Выстрел приходится в упор. Кожу прожигает раскаленным металлом … Все настолько быстро, словно так и должно было случиться. Смысл испарился в дымке пороха и криках тех, кто ожидал милосердия. Умирать оказалось легко. Тебя будто тянет мощным крюком за живот, вспарывая вдоль, цепляясь за внутренности и вверх к сердцу, отсчитывая последний удар о грудную клетку, и затем падает вниз, в мешок, который затягивают узлом, сваливая твои никому уже не нужные останки в кучу таких же изувеченных тел.
Деймон помнит, чье имя отпечаталось в памяти, застыло в немом крике, искривив губы, забрызганные собственной кровью. И помнит, кто именно заставил его шагнуть в проклятую вечность с ним, вытягивая из лап смерти, приволочив какую-то девицу, умоляя его жить дальше. Возвращая брата к жизни.
Сальваторе могут ненавидеть друг друга годами, складывающимися в десятилетия, в одну общую вечность, вытянутую в невидимую глазу нить. Но они никогда не перестанут быть братьями, чья кровь, пусть и разбавленная чужими жизнями, лучше любой магии действует на обоих, с лихвой затирая обиды, толкая на риск, убеждая не считаться ни с чьими судьбами, если на кону одна очень ценная, вечная жизнь…»