Глупо вышло. Обычная охота, перевертыш как перевертыш. Мы знали, кого выслеживаем, знали, где искать. Ну, поссорились по дороге, подумаешь, когда мы не ссорились?
Так не умирают герои. Так не честно.
Бесконечный марафон по спасению мира только-только стал похож на жизнь. У меня наконец-то был дом. Был Сэм, живой. Немного ебнутый, в лучших традициях, чутка помешанный на долбаной независимости, которую вечно у бедняжки отнимают, но живой и мой. Мне нравилась такая жизнь. С телеком, домашними ужинами, да с этими гребаными ссорами - как настоящая семья. С работой, которая не захватывает всю твою жизнь. Я начал понимать, чего Сэму вечно не хватало. Да боже мой, я почти согласился на собаку!
Так не умирают спасители мира…  Или только так и умирают.
Дело-то было на два выстрела, вот и расслабился. Не какой-нибудь белоглазый, не взбунтовавшийся ангел, не Всадник. Перевертыш. Я прокручивал в голосе ссору, не мог перестать думать, или не хотел. Сэм – эгоистичная сволочь, годы не изменили, навсегда таким останется. И хрен с ним, но бывает и обидно. Я думал об этом, когда в грудь ударило и меня откинуло на землю. Он стоял напротив:  огромный, черно-рыжий тигр, спрыгнул с ящиков, с самого верха. Тут я не рассчитал: мы ждали волка. Но выстрелить успел, прямо в нависшую над моей глоткой оскаленную пасть – башка твари разлетелась, меня забрызгало ошметками: кровью, мозгами, чем там еще – никогда не разбирался в анатомии. Черт, еще бы секунда и мне не жить, подумал я. Хотел вздохнуть с облегчением и крикнуть Сэма, но голоса не было, а вместо воздуха в глотку хлынуло горячее и теплое. Я закашлялся, по подбородку потекло. Кровь. Прижал руку к груди – рубашка мокрая, ладонь красная. А вдохнуть все не получалось, и перед глазами поплыли разноцветные круги. И лицо Сэма между ними, сквозь них, – размытое, смазанное… Или перекошенное от крика, от ужаса?
Как нелепо, подумал я, и стало остро, невыносимо жалко тех нескольких – а может и нескольких десятков – лет, что нам еще оставались.
Я не хотел умирать, Сэмми. Не был готов. Не сейчас. Не вот так. Я не хотел умереть на охоте, как когда-то плел тебе. Теперь я хотел жить долго. Признаться, уже начинал подумывать, как хорошо будет стать старым пьяницей, вроде Бобби, матюкать в трубку молодых охотников-раздолбаев, тешить эго, пока седой очкастый зануда под боком корчит из себя просвещенного! Тупой сентиментальный бред, а так хотелось, что я бы молился, если бы не ненавидел молитвы всей душой.
Но в этом сраном мире, молитв не слышат. Зато то, что ляпнул, не думая, много лет назад, лишь бы удержать от глупостей одержимого идеей брата, подносят как желанный приз. Сбылась твоя мечта, Дин Винчестер. Ты умер с оружием в руках.
Я б попрощался, братишка. Пожелал долгих лет и лицемерно попросил не грустить. Но без воздуха не поболтаешь и не поживешь, прости уж.
Лицо Сэма теряется в цветовых пятнах, и до того, как последняя мышца в теле отказывается повиноваться, я заставляю губы сложиться в самое привычное для них слово. Без голоса, но он и не нужен. Тот, кому предназначено это движение губ, поймет.
«Сэмми».

Цинично прозвучит, но эта смерть стала новым опытом. Который нахер не сдался, но выбор предложить забыли. Все, что остается - искать "десять различий", как в книжках, которыми я развлекал Сэма в детстве.
Первое: я все еще здесь. С какой стати? Черт его знает. Разве что Рай и Ад от меня отказались, а в Чистилище еще прорваться надо. Или у меня остались на земле "незавершенные дела". Какие - гадать не нужно. Вот оно, мое дело, бледное, слабое, пьет третьи сутки, блюет вискарем вторые. Ссать тоже скоро будет чем-нибудь сорокоградусным. А может уже, туда я с ним не хожу.
Второе отличие. Сэм. Проистекает из первого. Я не должен был его видеть. Отправлялся я в Ад или в Рай, никогда мне не давали увидеть брата. Пытка или утешение - я был лишен того  другого. А теперь я с ним. Почему? Я уже умирал у него на руках перед тем, как стать отродьем преисподней, но даже готовый на все, чтобы вернуться к Сэму, я не мог видеть брата. Теперь же прикован невидимой цепью. И могу только смотреть как он страдает.
Третье. Сэм страдает. Не оплакивает мертвого, не возносит молитвы за упокой. Безутешен. Так должно быть? Как он встречал мою смерть раньше, не знаю. Может, так бывало всегда, но ведь когда-то должно отпустить? Чтобы он вздохнул, попрощался и зажил дальше. Он всегда так делал, и я так этого жду!
Четвертое отличие. Его страдания не делают меня счастливым. Да, я чертов эгоист. Я просил его забыть и отпустить всякий раз на пороге смерти, а потом проклинал за то, что выполняет просьбу. Сейчас, я смотрю, как он загоняет себя в могилу, и мне больно. Я хочу, чтобы он жил.
Пятое. Я понимаю, что надежды нет. Я не смогу вернуться. Я не нужен ангелам и демонам на меня плевать, ради высшей справедливости или вселенского зла меня никто не воскресит. Да и плакать-то обо мне некому, кроме младшего брата, которому только лучше без неправильной, одержимой моей любви.
Шестое. Мне не страшно. В душе не ебу, что меня ждет на этот раз, и мне все равно. Даже ад, воспоминания о котором так живы, как в первый день после первого воскрешения, не пугает. Все будет правильно, этого хватит. Смотреть как Сэмми, всегда решительный Сэмми не может заставить себя избавиться от тела, которое раз и навсегда покинула жизнь - вот это мука хлеще ада.
Седьмое. Время умерло вместе со мной. Как будто ткнуть хочет в то, что конца ждать не стоит. Я слежу за движением стрелок на настенных часах, но это просто движение стрелок. В раю время казалось зацикленным, в аду растягивалось, заставляя каждую секунду проживать как жизнь. Тут время так же безжизненно, как моя комната теперь. Сэм запер ее, наверное, чтобы лишний раз не наткнуться на больные воспоминания, которые тут повсюду, и хотя у теперешнего меня нет легких, я уверен, что там сейчас даже воздух другой. Мертвый.
Восьмое. Я примирился. Впервые за всю мою жизнь у меня было абсолютно все, о чем я мечтал: работа, дом, Сэм - та ссора ведь ничего не значила. "Умри сейчас", говорили, кажется римляне. Умри сейчас, потому что счастливее ты  уже не будешь и потом может быть только хуже. Умри сейчас. Я умер счастливым.
Девятое. Я не хочу возвращаться. Может, для этого мне и был дан этот шанс. Чтобы увидел и не обвинял в нелюбви. Чтобы не рвался назад, отнять у всех и вернуть себе свое. Ты был моим Сэмми, только моим, я знал это, чувствовал до последнего вздоха. А сейчас я вижу только как тебе плохо. И хочу, чтобы ты исцелился. Отпускаю тебя.
Десятое. Я не вернусь. Даже если представится шанс. Прости, братишка. Я хотел, чтобы у нас было больше времени, я собирался стать мерзким старым козлом и заставить тебя выносить мою утку - ты ж моложе, ублюдок! - не сложилось. Но мы ведь оба знаем, я не мог дать тебе больше. А то, что уже отдал твое навсегда.
Прощай.

Десять отличий. Нашел - победа моя. Поднимаю глаза, которых у меня нет, к небесам, в которых нет бога: я не люблю молиться, но это ведь и не молитва - я выиграл, можно мне мой приз? Можно желание? Оно не сложное, не желание, а так, херня. Пусть вот этот, с больными глазами, наконец, пожрет. Оторвет жопу от стула, выйдет на воздух. Пусть сожжет тело, что скоро начнет разлагаться, и навсегда уедет из этого подвала и этого города. Из этого ебаного штата. Пусть продаст старую Импалу и купит новый блестящий седан, денег хватит. Пусть встретит девушку, он ведь вообще-то по девчонкам, только обязательно хорошую, он заслужил. Женится, нарожает кучу детишек, и вот тогда одного - самого хулиганистого - может назвать Дином.
Вот и все. Немного, правда? Устроить одну человеческую жизнь. Давай уже скорее, а, Господи?

Что же ты, Сэмми? Вставай, отряхнись и иди дальше. Ты всегда так делал, хватало сил. Не подведи и сейчас. Я обещаю не лезть в твою жизнь, даже призраком. Не заговорю, носа не высуну из сраного тонкого мира. Только живи. Живи, Сэм, живи, говнюк такой!

Отредактировано Dean Winchester (2014-11-07 17:33:39)

- Ты не сделаешь этого, Сэм, - забываясь, шепчу я несуществующими губами и мои призрачные глаза распахиваются от ужаса - в отличие от меня самого этот ужас вполне реален - когда Сэмми, мой Сэмми, садится на землю у моей могилы и достает пистолет. Чертов ублюдок. Он смотрит на оружие в руке и я узнаю выражение его лица. Он устал. Он больше не боится, хочет только чтобы его мучения прекратились. Когда Сэм на целую вечность угодил с Люцифером и Михаилом в Клетку, сколько раз я видел в зеркале вот такой же взгляд?

Ты был умнее, сучок, ты взял с меня обещание. Поймал меня в ловушку той самой ненормальной любви, что и готова была свести в могилу вслед за тобой. Эта любовь делала невыносимым существование без тебя, но она же не позволяла нарушить данное тебе слово. Жаль, я не такой умник, как ты. Да и подготовиться не успел.

Да господи боже мой, это же Сэм! Сэм не должен убивать себя, не может. Сэм не такой. Он слишком самостоятельный, независимый и сильный, он и без моих уговоров найдет для чего выжить и жить. Мой брат, который способен видеть свет даже тогда, когда никто вокруг не верит в него, не опустит руки так просто. Он знает, боль со временем утихнет, и после самой темной ночи наступит новый день.

Ебаный новый день, слышишь, Сэм? Дай же ему шанс. Ты же все сделал правильно. Перестал пить, занялся похоронами. Я думал, ты готов и готовился тоже. Было страшно оставлять тебя одного, и где-то внутри - я бы сказал "в душе", но от меня всего и осталось, что душа - трепыхнулось затертое и забытое, рванулось, потянуло к тебе: мое, не отдам, не уйду. Ясправился. Впервые я готов был уйти навсегда, уступить тебя какой-то Джессике-Амелии. Почему ты не пошел до конца?

Я должен был догадаться, что что-то идет не так, когда через неделю ему не стало лучше. Он был единственной причиной моего пребывания в этом мире, я проводил рядом сутки напролет, и каждое утро видел, как в его глаза, красные и опухшие от слез и выпитого бухла, вместе со светом дня вливается отчаяние, когда после успокоительного, счастливого беспамятства, возвращается память. Раны не затягивались.
Я мог бы понять, что что-то не так в тот момент, когда вместо погребального костра Сэм начал готовить яму. Но я был так обнадежен тем, что он наконец-то решил избавиться от тела, что посчитал способ незначительным.
Я понял, насколько все плохо только сейчас, когда мой брат достал из кармана кольт.

Нет, Сэм.

Даже пистолет взял мой, тот, что достался от отца. Пророс мной так же, как я - им. Кто бы мог подумать, что я не буду этому рад. Мой Сэмми наконец-то не видит жизни без меня, а я не счастлив. Осторожнее с желаниями, так говорят. Они могут сбыться.
Сэм взвешивает пистолет в руке, и сжимает рукоять. Оружие ложится в руку идеально - за это я его и любил - и я вижу, как брат делает глубокий вдох, будто перед погружением в воду. Или выстрелом в голову.

Нет.

В этот момент мое присутствие здесь обретает смысл. Больно видеть страдающего брата, дико наблюдать свое неестественно бледное лицо в трупных пятнах, страшно стать озверевшим призраком, но сейчас все это херня.

Я не дам тебе умереть, братишка.

Размахиваюсь, бью в предплечье. Знаю, что попаду, знаю, что смогу. Я здесь для того, чтобы спасти его, а не смотреть, как он умирает. Попадаю: пистолет вылетает из руки, падает далеко - не дотянуться. Хорошо. Живым не ударил бы лучше. Смотрю на Сэма - в глазах удивление, но с лица еще не полностью сползла проклятая обреченность. Значит, надо добавить - хук справа, так чтоб голова мотнулась. Давай, Сэм, очнись. К чертям эту безжизненную маску!
- Не смей, - произношу я, хоть знаю: он не может слышать. - Даже не думай.

Отредактировано Dean Winchester (2014-11-18 13:12:21)

Dean

Так, только сеанса спиритизма нам не хватало. Я бессильно наблюдаю, как Сэм раскладывает на столе доску, устанавливает указатель. Нет, нет, не нужно этого! Я не буду с тобой говорить, придурок, я хочу спокойно уйти. Отпусти меня – и живи дальше.
Я не отзовусь. Брат зовет меня, всматривается в воздух по другую сторону стола с этим ужасным щенячьим взглядом, от которого у меня щемит сердце, и, видимо по привычке поднимает глаза именно так, что смотрит прямо мне в лицо. В мое несуществующее лицо, которого не может видеть. Я стою совсем рядом, смотрю на него снизу вверх и не знаю, чего мне хочется больше, обнять или отвесить подзатыльник, наверное, главное – коснуться. А этого-то я и не могу.
Сэм не сдается. «Дин, Дин, Дин», я уже устал это слышать. Неужели не понимаешь, братишка, я не могу ответить! Я не могу снова дать тебе надежду, не могу оставить ее и себе, слишком она заразительна, когда светится в твоих глазах. Начну, сдамся, позволю себе один разговор – и уже не смогу уйти. А что нас ждет тогда? Что нам светит? Тебе – максимум месяц бок о бок с медленно свирепеющим призраком? Мне – четыре недели отчаянных попыток сдержать захватывающие меня гнев и ярость? Ревность? Боль утраты, переплавляющуюся в отчаяние и желание отомстить всему миру за то, что у меня отняли? Нет, нет, Сэм. Прости.

Dean

Сэм смотрит то на доску, то оглядывается вокруг, и я проклинаю себя, замечая, какое отчаяние плещется в его глазах. Да бог ты мой, сколько это может тянуться? Каждый раз мне кажется, что еще чуть-чуть, и брат сдастся, это написано на его лице: отчаяние и усталость, но он продолжает и продолжает попытки, и в какой-то момент, я осознаю, что уже не просто жду, когда Сэм оставит попытки, но и боюсь этого. Черт, похоже, мне никогда от тебя не отделаться, Сэмми. Я слишком много власти над собой вручил тебе, тогда, при жизни. Теперь, хочу я того или нет, та часть, что привыкла отзываться, где бы я ни был, по привычке тянется на зов. Еще немного, и я действительно начну сопротивляться неизбежному.  «Ты должен прекратить».
И после мучительного колебания, длящегося всего несколько секунд, я накрываю руку Сэма своей и подталкиваю указатель, заставляя скользить по буквам, складывающимся в два слова:

«Живи Сэм».

Dean

Хочу ли я уйти? Нет. Хочу ли я, чтобы ты меня отпустил? Хочу. Но не заставляй меня повторять это снова и снова, с каждым разом, мне все сложнее сохранять чертово хладнокровие. И все сильнее хочется стать обычным человеком, не знающим рисков, не подозревающим о последствиях. Молиться, выпрашивая себе еще несколько лет, несколько месяцев - да хоть часов! - в земной жизни рядом с тем, кто мне так нужен и кому так нужен я. Но я понимаю, что это всего лишь слабость; пути назад нет, мы должны смириться, а один из нас должен пережить. Мое тело похоронено там, в лесу за бункером, меня не вернуть. Мне не вернуться.
Господи, Сэм, как больно видеть тебя таким.
Я молчу. Потому что знаю: если начну разговор – сдамся, и никуда не уйду. Ему придется сжечь мои кости.
Ты готов к этому, Сэмми? Я нет.

Dean
Да будь оно проклято все!
Я давно понимаю, почему кульминацией хэппи-энда является фраза «жили долго и умерли в один день». Жаль, что такое возможно лишь в сказках. Кто-то из нас все равно должен был пережить другого. На то, чтобы сговориться и одновременно пустить пулю в висок, мы не смогли бы решиться. Не потому что трусы, нет, просто слишком уж ценили каждую минуту вместе: счастье, за которое заплатили так дорого. Мы должны были прожить каждый день из отведенных нам. А теперь Сэм в отчаянии, и разве на его месте, я не проклинал бы придурка, который любой ценой решил меня освободить? А Сэм на моем месте ни за что не отозвался бы. Пора мне становиться решительным и сильным как он.
Только вот я не Сэм. И от напряжения, которое я пытаюсь сдерживать, звенит воздух и мелко подрагивает под пальцами брата вырезанный из кости указатель.

Dean

У меня полно времени до того, как я окончательно сойду с ума и начну разносить то, что когда-то было нашим домом, но у Сэма его нет, и я понимаю это, когда замечаю, что он провел над доской почти всю ночь. Ему нужно поесть. И лечь спать, я уже и не помню, когда он последний раз закрывал глаза дольше, чем на десять минут.
Но на лице Сэма по-прежнему написана решимость, и я не хочу проверять, надолго ли его хватит. Если ему снова придет мысль о суициде, мне может и не хватить сил его остановить. И что тогда? Бежать за ним с гребаной доской, чтобы он посмотрел, как я умоляю его остановиться? А если у меня и на это не хватит сил?
Я вдруг с ужасом осознаю, что это может оказаться реальным. Что он выстрелит в себя, а я даже сказать «Постой!» не смогу. И это отрезвляет и заставляет смотреть на ситуацию иначе. Я должен ему ответить сейчас. Сказать, чтобы даже не думал умирать. Пусть живет ради нас обоих… И нет, я не сделаю это своим последним желанием. Решение должно быть общим. Указатель вздрагивает и ползет по доске. Мне так много хочется ему сказать. «Я люблю тебя, Сэм». «Будь счастлив, братишка». «Не забывай меня». «Забудь меня и живи дальше». Но я должен говорить по существу.

«Пожри и выспись, Сэм. Или я не буду с тобой говорить».