Плечо ужасно ноет, обломанное древко стрелы всё ещё торчит из порванного рукава робы. Белый хлопок одеяния окрашен в багрово-красный от кровавой раны у груди. Ладонь изнывала от фантомной боли давно исчезнувшего пальца. Ночь, накрывшая Иерусалим, спасает искалеченного ассасина от несущей пост стражи.

Впереди уже маячит долгожданная решетчатая крыша и Дерек спрыгивает на холодный камень комнаты, облегчённо выдыхая. В бюро пахнет виноградом и потом, смешавшись ещё и с запахом его собственной крови, они образуют просто «потрясающее» сочетание.

- Мира и покоя, - прохрипел ассасин, опираясь на стенку.
- В этом…- начинает было Стайлз, отрываясь от пергамента, но заметив, как съезжает по стене, оставляя кроваво-красные разводы на стене.

Информатор подхватывает брата, укладывая его на подушки. Он окликает кого-то из ассасинов, прося принести воды. Сам же тихо начинает раздевать неуклюжего Хейла. Наконечник стрелы зашёл далеко, и одно неаккуратное движение разорвало бы ещё больше тканей. Ассасин всё-таки смог вынуть стрелу из плеча Дерека, когда тот, должно быть от боли, пришёл в себя.

- Всё это время я так и не попросил у тебя прощения,- сглатывает Дерек.- Дурацкая гордость! Ты потерял из-за меня руку. Потерял Скотта. У тебя есть причины для гнева.
- Я не принимаю твоих извинений,- смачивая в воде повязку, отвечает Стайлз.
- Я понимаю.
- Нет, не понимаешь. Я не принимаю твоих извинений, потому что ты уже не тот человек, который был со мной в храме Соломона. И тебе не за что просить у меня прощения.

Ассасин через силу кивает головой и проваливается в долгожданный сон.